В осенний ненастный день по разбитой грязной дороге к длинной избе, в одной половине которой была почтовая станция, а в другой чистая горница, где можно было отдохнуть, поесть и даже переночевать, подъехал обкиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом. На козлах тарантаса сидел крепкий серьезный мужик в туго подпоясанном армяке, а в тарантасе - “стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами; подбородок у него был пробрит и вся наружность имела то сходство с Александром II, которое столь распространено было среди военных в пору его царствования; взгляд был тоже вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый”.
Когда лошади стали, он вылез из тарантаса, взбежал на крыльцо избы и повернул налево, как подсказал ему кучер.
В горнице было тепло, сухо и опрятно, из-за печной заслонки сладко пахло щами. Приезжий сбросил на лавку шинель, снял перчатки и картуз и устало провел рукой по слегка курчавым волосам. В горнице никого не было, он приоткрыл дверь и позвал: “Эй, кто там!”
Вошла “темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина... с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой”. Она вежливо поздоровалась.
Приезжий мельком глянул на ее округлые плечи и на легкие ноги и попросил самовар. Оказалось, что эта женщина - хозяйка постоялого двора. Приезжий похвалил ее за чистоту. Женщина, пытливо глядя на него, сказала: “Я чистоту люблю. Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя держать, Николай Алексеевич”. “Надежда! Ты? - сказал он торопливо. - Боже мой, боже мой!.. Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?” - “Тридцать, Николай Алексеевич”. Он взволнован, расспрашивает ее, как она жила все эти годы.
Как жила? Господа дали вольную. Замужем не была. Почему? Да потому что уж очень его любила. “Все проходит, мой друг, - забормотал он. - Любовь, молодость - все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит”.
У других - может быть, но не у нее. Она жила им всю жизнь. Знала, что давно нет его прежнего, что для него словно бы ничего и не было, а все равно любила. Поздно теперь укорять, но как бессердечно он ее тогда бросил... Сколько раз она хотела руки на себя наложить! “И все стихи мне изволили читать про всякие "темные аллеи", - прибавила она с недоброй улыбкой”. Николай Алексеевич вспоминает, как прекрасна была Надежда. Он тоже был хорош. “И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно такое забыть”. - “А! Все проходит. Все забывается”. - “Все проходит, да не все забывается”. “Уходи, - сказал он, отворачиваясь и подходя к окну. - Уходи, пожалуйста”. Прижав платок к глазам, он прибавил: “Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила”. Нет, она его не простила и простить никогда не могла. Нельзя ей его простить.
Он приказал подавать лошадей, отходя от окна уже с сухими глазами. Он тоже не был счастлив никогда в жизни. Женился по большой любви, а она бросила его еще оскорбительнее, чем он Надежду. Возлагал столько надежд на сына, а вырос негодяй, наглец, без чести, без совести. Она подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у нее. Уже в дороге он со стыдом вспомнил это, и ему стало стыдно этого стыда.
Кучер говорит, что она смотрела им вслед из окна. Она баба - ума палата. Дает деньги в рост, но справедлива.
“Да, конечно, лучшие минуты... Истинно волшебные! "Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи..." Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?” И, закрывая глаза, он качал головой.

В осенний ненастный день грязный тарантас подъезжает к длинной избе, в одной половине которой размещается почтовая станция, а в другой - постоялый двор. В кузове тарантаса сидит «стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником». Седые усы с бакенбардами, бритый подбородок и устало-вопрошающий взгляд придают ему сходство с Александром II.

Старик заходит в сухую, тёплую и опрятную горницу постоялого двора, сладко пахнущую щами. Его встречает хозяйка, темноволосая, «ещё красивая не по возрасту женщина». Приезжий просит самовар и хвалит хозяйку за чистоту. В ответ женщина называет его по имени - Николай Алексеевич - и тот узнаёт в ней Надежду, свою бывшую любовь, с которой не виделся лет тридцать пять.

Взволнованный Николай Алексеевич расспрашивает её, как она жила все эти годы. Надежда рассказывает, что господа дали ей вольную. Замужем она не была, потому что уж очень любила его, Николая Алексеевича. Тот, смутившись, бормочет, что история была обыкновенная, и всё давно прошло - «с годами всё проходит».

У других - может быть, но не у неё. Она жила им всю жизнь, зная, что для него словно ничего и не было. После того, как он её бессердечно бросил, она не раз хотела наложить на себя руки.

С недоброй улыбкой Надежда вспоминает, как Николай Алексеевич читал ей стихи «про всякие „тёмные аллеи“». Николай Алексеевич помнит, как прекрасна была Надежда. Он тоже был хорош, недаром она отдала ему «свою красоту, свою горячку».

Взволнованный и расстроенный, Николай Алексеевич просит Надежду уйти и прибавляет: «Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила». Но она не простила и простить никогда не могла - нельзя ей его простить.

Переборов волнение и слёзы, Николай Алексеевич приказывает подавать лошадей. Он тоже не был счастлив никогда в жизни. Женился по большой любви, а жена бросила его ещё оскорбительнее, чем он Надежду. Надеялся на сына, но тот вырос негодяем, наглецом без чести и совести.

На прощание Надежда целует Николаю Алексеевичу руку, а он целует руку у неё. В дороге он со стыдом вспоминает это и стыдится этого стыда. Кучер говорит, что она смотрела им вслед из окна, и добавляет, что Надежда - баба умная, даёт деньги в рост, но справедлива.

Теперь Николай Алексеевич понимает, что время романа с Надеждой было лучшим в его жизни - «Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи...». Он пытается представить, что Надежда - не хозяйка постоялого двора, а его жена, хозяйка его петербургского дома, мать его детей и, закрыв глаза, качает головой.

Вы прочитали краткое содержание рассказа Темные аллеи. Предлагаем вам посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с другими изложениями популярных писателей.

Рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Темные аллеи» был написан в 1938 году и вошел в сборник рассказов «Темные аллеи», посвященных теме любви. Впервые опубликовали произведение в 1943 году в нью-йоркском издании «Новая земля». Рассказ «Темные аллеи» написан в традициях литературного направления неореализм.

Главные герои

Николай Алексеевич – высокий худой мужчина шестидесяти лет, военный. В молодости любил Надежду, но бросил ее. Был женат, имеет сына.

Надежда – женщина сорока восьми лет, хозяйка постоялого двора. Всю жизнь любила Николая Алексеевича, из-за чего так и не вышла замуж.

Клим – кучер Николая Алексеевича.

«В холодное осеннее ненастье» к длинной избе, расположенной у одной из дорог Тулы, подъехал «закиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом» . Изба была поделена на две половины – почтовую станцию и частную горницу (постоялый двор), где путники могли остановиться, отдохнуть, переночевать.

Правил тарантасом «крепкий мужик» , «серьезный и темноликий» кучер, «похожий на старинного разбойника» , тогда как в самом тарантасе сидел высокий и «стройный старик военный» , внешне похожий на Александра II с вопрошающим, строгим и усталым взглядом.

Когда кучер остановил тарантас, военный зашел в горницу. Внутри было «тепло, сухо и опрятно», в левом углу находился «новый золотистый образ» , в правом – побеленная мелом печь, из-за заслонки которой доносился сладкий запах щей. Приезжий снял верхнюю одежду, и окрикнул хозяев.

Сразу же в комнату вошла «темноволосая» , «чернобровая» , «красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку» . Хозяйка предложила приезжему поесть. Мужчина согласился выпить чаю, попросив поставить самовар. Расспрашивая женщину, приезжий узнает, что она не замужем и сама ведет хозяйство. Неожиданно хозяйка называет мужчину по имени – Николай Алексеевич. «Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел» , узнав в собеседнице свою давнюю любовь – Надежду.

Взволнованный, Николай Алексеевич начинает вспоминать, сколько же они не виделись – «лет тридцать пять?» . Надежда поправляет его – «Тридцать, Николай Алексеевич» . Мужчина ничего не знал о ее судьбе с тех пор. Надежда рассказала, что вскоре после того как они расстались, господа дали ей вольную, а замужем она никогда не была, потому что слишком сильно его любила. Покраснев, мужчина пробормотал: «Всё проходит, мой друг. <…> Любовь, молодость - все, все» . Но женщина не согласилась с ним: «Молодость у всякого проходит, а любовь - другое дело» . Надежда рассказывает, что не могла его забыть, «все одним жила» , вспоминает, что «очень бессердечно» он ее бросил – она даже не раз хотела покончить жизнь самоубийством, что она звала его Николенькой, а он читал ей стихи про «всякие «темные аллеи»» .

Углубившись в воспоминания, Николай Алексеевич делает вывод: «Всё проходит. Все забывается» , на что Надежда ответила: «Всё проходит, да не все забывается» . Прослезившись, мужчина просит подавать лошадей, говоря: «Лишь бы бог меня простил. А ты видно простила» . Однако женщина не простила и не могла простить: «как не было у меня ничего дороже вас на свете в ту пору, так и потом не было» .

Николай Алексеевич просит у женщины прощения и рассказывает, что тоже был несчастен. Он безумно любил свою жену, но она изменила и бросила его еще оскорбительнее, чем он Надежду. Сына обожал, «а вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести» . «Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни» . На прощание Надежда целует ему руку, а он ей. После кучер Клим вспоминал, что хозяйка смотрела им вслед из окна.

Уже в дороге Николаю Алексеевичу становится стыдно, что он поцеловал Надежде руку, а после стыдно от этого стыда. Мужчина вспоминает прошлое – «Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи…» . Думает о том, что было бы, если бы он не бросил ее, и была «эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?» «И, закрывая глаза, качал головой» .

Заключение

И. А. Бунин называл рассказ «Темные аллеи» самым удачным произведением всего сборника, своим лучшим творением. В нем автор размышляет над вопросами любви, над тем, подвластно ли истинное чувство течению времени – способна ли настоящая любовь прожить десятилетия или она остается только в наших воспоминаниях, а все остальное – «история пошлая, обыкновенная».

Краткий пересказ «Темных аллей» будет полезен для подготовки к уроку или при ознакомлении с сюжетом произведения.

Тест по повести

После прочтения попробуйте пройти тест:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 3.9 . Всего получено оценок: 2105.

Жаропонижающие средства для детей назначаются педиатром. Но бывают ситуации неотложной помощи при лихорадке, когда ребенку нужно дать лекарство немедленно. Тогда родители берут на себя ответственность и применяют жаропонижающие препараты. Что разрешено давать детям грудного возраста? Чем можно сбить температуру у детей постарше? Какие лекарства самые безопасные?

Краткое содержание рассказа И. А. Бунина «Тёмные аллеи ».

В осенний ненастный день грязный тарантас подъезжает к длинной избе, в одной половине которой размещается почтовая станция, а в другой - постоялый двор. В кузове тарантаса сидит «стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником». Седые усы с бакенбардами, бритый подбородок и устало-вопрошающий взгляд придают ему сходство с Александром II.

Об этом свидетельствует интервью, которое было опубликовано на веб-сайте Чешского портала литературы. Вопросы задал представитель министерства Радим Копач. Они - и особенно потому, что интервью не долго - довольно много. Жак Деррида описал это следующим образом: Красота - это то, что пробуждает мое желание, говоря мне: «Ты не будешь меня употреблять».

Тао, «которое может быть затронуто словами, не является вечным и неизменным тао». Даже не умирай без любви, - говорит Холан. Интересный взгляд на восприятие города и его отражение в литературе представлен Даниэлем Ходровой в его большой книге эссе «Чувствительный город». Все, не только написанное, задумано как текст, как вид зеленых букв Матрицы, чье субъективное чтение все еще имеет определенную реальность. Ходра помог мне понять некоторые из ключевых элементов книги.

Старик заходит в сухую, тёплую и опрятную горницу постоялого двора, сладко пахнущую щами. Его встречает хозяйка, темноволосая, «ещё красивая не по возрасту женщина».

Приезжий просит самовар и хвалит хозяйку за чистоту. В ответ женщина называет его по имени - Николай Алексеевич - и тот узнаёт в ней Надежду, свою бывшую любовь , с которой не виделся лет тридцать пять.

Только когда у нас была ужасная задача запомнить мюзикл майя, было что-то особенное. Определенный писатель утверждает, что искусство начинается там, где начинается авто-стилизация. Ничего не изменилось, только другие заметили. Два замечательных книги на границе прозы и поэзии были опубликованы Йозефом Стракой. Меня также интересовала первая книга Зденека Штипли.

Эта церковь на конверте, это храм святого Витуса, виденный из окна одного из наших знаменитых. «Вечером выпейте и спите, изучайте Поэзию Госпожи, живите современниками для ярости и избегайте линий» - это просто смешно. Такие Кафка или Песоа, видимо, не приходили в их офисы, и вместо этого они жили чудесной богемной жизнью ликующих странников и кофейников. Например, Йиржи Коларж советовал всем использовать свое искусство в области, в которой он получил образование. В моих стихах всегда присутствовали пейзажи, деревья, водотоки.

Взволнованный Николай Алексеевич расспрашивает её, как она жила все эти годы. Надежда рассказывает, что господа дали ей вольную. Замужем она не была, потому что уж очень любила его, Николая Алексеевича. Тот, смутившись, бормочет, что история была обыкновенная, и всё давно прошло - «с годами всё проходит».

У других - может быть, но не у неё. Она жила им всю жизнь, зная, что для него словно ничего и не было. После того, как он её бессердечно бросил, она не раз хотела наложить на себя руки.

Но все пришло ко мне естественным образом, мое сердце. И он может сделать все это внушительным или авторитетным способом; он может сделать решающий тон, использовать большие слова, благородные предложения, серьезные ссылки - даже семь египетских ран сравниваются со всеми ссылками на Фрейда, Юнга, Маркса, мифов, экзистенциализма, неокаливинизма, Аристотеля и Сент-Томаса, которые иногда находят одно единая, общая статья.

Рэндалл Джаррелл - американский литературовед и поэт. На фотографиях: Жак Деррида, Олдржих Микуласек, Даниэла Ходрова, Андрей Платонов, Йозеф Страка, Петр Мадера, Рэндалл Джаррелл. Слова Рэндалла Ярреллы совершенно верны для разговоров о Радиме Копаче и Петре Мадере. Даже из книги Петра Мадера можно было привести много предложений. Почти на каждой странице вы можете найти отличительную стилистическую неуклюжесть или фразы, выраженные мыслью о мелководстве. Тем не менее, каждая цитата из более длинного текста прозы вводит в заблуждение, в конце концов, как любая цитата из любого произведения искусства.

С недоброй улыбкой Надежда вспоминает, как Николай Алексеевич читал ей стихи «про всякие „тёмные аллеи“». Николай Алексеевич помнит, как прекрасна была Надежда. Он тоже был хорош, недаром она отдала ему «свою красоту, свою горячку».

Взволнованный и расстроенный, Николай Алексеевич просит Надежду уйти и прибавляет: «Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила». Но она не простила и простить никогда не могла - нельзя ей его простить.

Укладка вне контекста всегда имеет смысл. Правда, никто из них не читал книгу Петра Мадера, и он не собирался делать это в будущем. Казалось, он снова стал холодным. Электрический свет содрогнулся в хрустальных цветах и ​​легкий свет в комнате, на матовых черных стенах, синие глаза смотрели на четыре итальянские акварели в черных бархатных рамах, висящих на шелковых шнурах.

У партии есть роман Владислава Реймонта Обетованная страна более шестисот. Книга Петры Мадера Черные и белые губы не содержат таких отчаянных - вышеупомянутых стилистических отбросов. Ее ведущая линия - это нечто другое, что больше связано с цитатами из интервью с автором. Отношение автора к миру, но на некоторых страницах книги - к счастью, может ослабить основную тему текста, который является волшебной Прагой. Реальная магия Праги до сих пор имеет большую силу и потерял его притягательным, а затем предает заклинание, которое так многие авторы пытались захватить строки его прозы, большой благополучия, наоборот, с полным отсутствием здесь где-то на полпути между этими двумя крайностями.

Переборов волнение и слёзы, Николай Алексеевич приказывает подавать лошадей. Он тоже не был счастлив никогда в жизни. Женился по большой любви , а жена бросила его ещё оскорбительнее, чем он Надежду. Надеялся на сына, но тот вырос негодяем, наглецом без чести и совести.

На прощание Надежда целует Николаю Алексеевичу руку, а он целует руку у неё. В дороге он со стыдом вспоминает это и стыдится этого стыда. Кучер говорит, что она смотрела им вслед из окна, и добавляет, что Надежда - баба умная, даёт деньги в рост, но справедлива.

Но это просто блеск оглушительного тона жалкой, эгоцентричной речи. Автор, безусловно, имеет право опубликовать нестандартный текст, но абсолютно невозможно рассматривать его как произведение искусства. И государственные чиновники, безусловно, правы, что текст как искусство только выдавшего, однако их умственный уровень близко, при финансовой поддержке. Даже с самооценкой автора, даже с физическим освобождением книги, ни с благосклонностью чиновников и хвалить современных критиков, никогда не было литературы, которая не стала литературой.

Теперь Николай Алексеевич понимает, что время романа с Надеждой было лучшим в его жизни - «Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи...». Он пытается представить, что Надежда - не хозяйка постоялого двора, а его жена, хозяйка его петербургского дома, мать его детей и, закрыв глаза, качает головой.

Вариант 1

Больше фотографий: Прага, словно настроение прозы Петры Мадеры, портрет Владислава Реймона. Книга Якуб катальпа, чтобы съесть глину в прошлом году и в начале этого года, примерно в апреле, когда цены были объявлены магнезия Литера, писал очень часто. Мнения были как положительными, так и отрицательными, когда речь идет о «культурных периодических изданиях». Книга была также широко принята в журналах, где литература обычно не написана. Конечно, есть только положительный, как и их профиль.

Якуб Каталпа - талантливый автор, ее лингвистическое выражение увлекательно, и речь идет только о том, как она имеет дело с ее талантом, что, несомненно, является исключительным. «Пожалуй, самый интересный чешский литературный дебют увлекательной эротической прозы молодой псевдонимами Западно-Чешский».

В осенний ненастный день по разбитой грязной дороге к длинной избе, в одной половине которой была почтовая станция, а в другой чистая горница, где можно было отдохнуть, поесть и даже переночевать, подъехал обкиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом. На козлах тарантаса сидел крепкий серьезный мужик в туго подпоясанном армяке, а в тарантасе - “стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами; подбородок у него был пробрит и вся наружность имела то сходство с Александром II, которое столь распространено было среди военных в пору его царствования; взгляд был тоже вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый”.
Когда лошади стали, он вылез из тарантаса, взбежал на крыльцо избы и повернул налево, как подсказал ему кучер.
В горнице было тепло, сухо и опрятно, из-за печной заслонки сладко пахло щами. Приезжий сбросил на лавку шинель, снял перчатки и картуз и устало провел рукой по слегка курчавым волосам. В горнице никого не было, он приоткрыл дверь и позвал: “Эй, кто там!”
Вошла “темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина... с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой”. Она вежливо поздоровалась.
Приезжий мельком глянул на ее округлые плечи и на легкие ноги и попросил самовар. Оказалось, что эта женщина - хозяйка постоялого двора. Приезжий похвалил ее за чистоту. Женщина, пытливо глядя на него, сказала: “Я чистоту люблю. Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя держать, Николай Алексеевич”. “Надежда! Ты? - сказал он торопливо. - Боже мой, боже мой!.. Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?” - “Тридцать, Николай Алексеевич”. Он взволнован, расспрашивает ее, как она жила все эти годы.
Как жила? Господа дали вольную. Замужем не была. Почему? Да потому что уж очень его любила. “Все проходит, мой друг, - забормотал он. - Любовь, молодость - все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит”.
У других - может быть, но не у нее. Она жила им всю жизнь. Знала, что давно нет его прежнего, что для него словно бы ничего и не было, а все равно любила. Поздно теперь укорять, но как бессердечно он ее тогда бросил... Сколько раз она хотела руки на себя наложить! “И все стихи мне изволили читать про всякие "темные аллеи", - прибавила она с недоброй улыбкой”. Николай Алексеевич вспоминает, как прекрасна была Надежда. Он тоже был хорош. “И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно такое забыть”. - “А! Все проходит. Все забывается”. - “Все проходит, да не все забывается”. “Уходи, - сказал он, отворачиваясь и подходя к окну. - Уходи, пожалуйста”. Прижав платок к глазам, он прибавил: “Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила”. Нет, она его не простила и простить никогда не могла. Нельзя ей его простить. Он приказал подавать лошадей, отходя от окна уже с сухими глазами. Он тоже не был счастлив никогда в жизни. Женился по большой любви, а она бросила его еще оскорбительнее, чем он Надежду. Возлагал столько надежд на сына, а вырос негодяй, наглец, без чести, без совести. Она подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у нее. Уже в дороге он со стыдом вспомнил это, и ему стало стыдно этого стыда. Кучер говорит, что она смотрела им вслед из окна. Она баба - ума палата. Дает деньги в рост, но справедлива. “Да, конечно, лучшие минуты... Истинно волшебные! "Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи..." Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?” И, закрывая глаза, он качал головой.

Владимир Новотный на сайте издательства «Пасека». Кто начнет дебют 27-летней Джакубы Каталпы под названием «Клей на снек»?, не пожалеете об этом. У автора есть стиль - что он хочет сказать и как это сказать. Позвольте ей сказать сто раз, чтобы свистеть, все те мельницы правды, которые играют Яну Лопатку. Только не заканчивайте 60-е годы, и цветы не подходят в лаврах пулеметов. Литература - это не совесть нации, и она не помогает массировать ее с рухнувшимся позвоночником. Идеи Коменского о школе, в которой звучит игра, похожи на разрушенный тон арфы.

Вариант 2

В осенний ненастный день по разбитой грязной дороге к длинной избе, в одной половине которой была почтовая станция, а в другой чистая горница, где можно было отдохнуть, поесть и даже переночевать, подъехал обкиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом. На козлах тарантаса сидел крепкий серьезный мужик в туго подпоясанном армяке, а в тарантасе - «стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами; подбородок у него был пробрит и вся наружность имела то сходство с Александром II, которое столь распространено было среди военных в пору его царствования; взгляд был тоже вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый».
Когда лошади стали, он вылез из тарантаса, взбежал на крыльцо избы и повернул налево, как подсказал ему кучер. В горнице было тепло, сухо и опрятно, из-за печной заслонки сладко пахло щами. Приезжий сбросил на лавку шинель, снял перчатки и картуз и устало провел рукой по слегка курчавым волосам. В горнице никого не было, он приоткрыл дверь и позвал: «Эй, кто там!» Вошла «темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина… с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой». Она вежливо поздоровалась.
Приезжий мельком глянул на её округлые плечи и на легкие ноги и попросил самовар. Оказалось, что эта женщина - хозяйка постоялого двора. Приезжий похвалил её за чистоту. Женщина, пытливо глядя на него, сказала: «Я чистоту люблю. Ведь при господах выросла, как не уметь прилично себя держать, Николай Алексеевич». «Надежда! Ты? - сказал он торопливо. - Боже мой, боже мой!.. Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?» - «Тридцать, Николай Алексеевич». Он взволнован, расспрашивает её, как она жила все эти годы. Как жила? Господа дали вольную. Замужем не была. Почему? Да потому что уж очень его любила. «Все проходит, мой друг, - забормотал он. - Любовь, молодость - все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит». У других - может быть, но не у нее. Она жила им всю жизнь. Знала, что давно нет его прежнего, что для него словно бы ничего и не было, а все равно любила. Поздно теперь укорять, но как бессердечно он её тогда бросил… Сколько раз она хотела руки на себя наложить! «И все стихи мне изволили читать про всякие „темные аллеи“, - прибавила она с недоброй улыбкой». Николай Алексеевич вспоминает, как прекрасна была Надежда. Он тоже был хорош. «И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно такое забыть». - «А! Все проходит. Все забывается». - «Все проходит, да не все забывается». «Уходи, - сказал он, отворачиваясь и подходя к окну. - Уходи, пожалуйста». Прижав платок к глазам, он прибавил: «Лишь бы Бог меня простил. А ты, видно, простила». Нет, она его не простила и простить никогда не могла. Нельзя ей его простить. Он приказал подавать лошадей, отходя от окна уже с сухими глазами. Он тоже не был счастлив никогда в жизни. Женился по большой любви, а она бросила его еще оскорбительнее, чем он Надежду. Возлагал столько надежд на сына, а вырос негодяй, наглец, без чести, без совести. Она подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у нее. Уже в дороге он со стыдом вспомнил это, и ему стало стыдно этого стыда. Кучер говорит, что она смотрела им вслед из окна. Она баба - ума палата. Дает деньги в рост, но справедлива. «Да, конечно, лучшие минуты… Истинно волшебные! „Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи…“ Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей?» И, закрывая глаза, он качал головой.

Полный вариант 10 минут (≈3 страницы А4), краткое содержание 3 минуты.

Главные герои

Николай Алексеевич, Надежда

Второстепенные персонажи

Клим (кучер), жена Николая Алексеевича, сын генерала

Осенним ненастным днем тарантас подъехал к избе. Здесь располагалась почтовая станция и постоялый двор. В тарантасе сидел старик стройного телосложения. На нем был большой картуз и серая николаевская шинель с воротником из меха бобра. Лицо с седыми усами и бакенбардами, бритым подбородком и усталым. Вопрошающим взглядом напоминало лицо Александра Второго.

Он зашел в комнату постоялого двора, в которой было сухо, тепло и убрано. Здесь вкусно пахло щами. Навстречу ему вышла хозяйка. Она имела темные волосы и обладала красотой, не свойственной ее возрасту. Гость попросил чаю и похвалил ее за чистоту. Хозяйка назвала его Николаем Алексеевичем. И тут он узнал в женщине Надежду, которую любил раньше и не видел около тридцати пяти лет.

Николай Алексеевич взволнован. Он спросил женщину о ее жизни на протяжении всех этих лет. Надежда рассказала, что хозяева предоставили ей вольную. Замуж она не выходила, так как достаточно сильно любила Николая Алексеевича. Старик смутился, пробормотал, что их любовь была обыкновенной и давно прошла. Спустя годы все проходит.

Женщина сказала, что у других, возможно, и так. но у нее иначе. Она любила его на протяжении всех этих лет, сознавая, что для него это не имело такого большого значения. когда он хладнокровно покинул ее, женщина несколько раз собиралась покончить жизнь самоубийством.

С печальной улыбкой женщина вспомнила, как возлюбленный читал стихи ей. Он помнил, как красива была женщина в то время. Николай Алексеевич также обладал красотой. Поэтому она и влюбилась в него.

Николай Алексеевич взволновался и расстроился. Он попросил женщину уйти. Старик сказал, что он надеется, бог его простит. А Надежда итак его уже простила. Но женщина его не прощала и не в состоянии была это сделать. Это было невозможно.

Поборов слезы и волнение, старик велел подать ему лошадей. В его жизни тоже никогда не было счастья. Причиной его женитьбы стала большая любовь. Но супруга оставила его. И это произошло гораздо оскорбительнее, чем он поступил с Надеждой. Все его надежды были обращены на сына. Но он стал негодяем и наглецом, у которого отсутствовали честь и совесть.

Во время прощания женщина поцеловала старику руку. А он в ответ поцеловал ее руку. Во время дороги ему становится стыдно за этот поступок, а также стыдно из-за этого стыда. От кучера он узнал, что Надежда провожала их взглядом из окна. А также добавил, что она умная и справедливая женщина.

Николай Алексеевич осознал, что период романтических отношений с надеждой оказался лучшим временем его жизни. Он попытался представить себе мысленно, что женщина являлась не владелицей постоялого двора, а его супругой, хозяйкой его дома в Петербурге, матерью их общих детей. Он закрыл глаза и покачал головой.