Филиппо Томмазо Маринетти Футурист Мафарка. Африканский роман

Осенью 1908 года в Милане случилась судьбоносная автомобильная авария. Пытаясь объехать двух занявших проезжую часть велосипедистов и не справившись с управлением своего Bugatti, поэт и миллионер Филиппо Томмазо Маринетти оказался в грязной сточной канаве.
Через пару часов, в автомастерской, наблюдая, как автомеханик приводит в чувства его «железную акулу», Маринетти испытал нечто вроде просветления. Вернувшись на свою лакшери-виллу, он тут же набросал текст, который стал первым программным документом общественно-артистического движения под названием «футуризм».
Маринетти отослал первый «Манифест футуризма» в Париж, своему приятелю из влиятельной французской газеты Le Figaro. 20 февраля 1909 года манифест был опубликован в Le Figaro на первой полосе. В том же году Маринетти исполнилось 33 года.
Кроме Парижа, он нигде больше и не мог рассчитывать на адекватное восприятие своих революционных футуристических деклараций. Ведь в Италии, где великое прошлое возведено в ранг общенационального культа, где половина населения буквально кормится культурным наследием, где целые города превращены в музеи, где в угоду туристам взлелеяны вымирающие обычаи вроде карнавалов и прогулок на гондолах, - в такой стране могли и на части разорвать того, кто дерзнул бы выкрикнуть:
«Мы учреждаем сегодня футуризм, потому что хотим освободить нашу землю от зловонной гангрены профессоров, археологов, краснобаев и антикваров. Слишком долго Италия была страной старьёвщиков. Мы намереваемся освободить её от бесчисленных музеев, которые, словно множество кладбищ, покрывают её».
Вирус футуризма сделал крюк и вернулся в Италию в некоторой степени окультуренным. Определённый амортизирующий эффект это возымело, но всё равно манифест, по выражению самого Маринетти, «бешеной пулей просвистел над всей литературой».
«Пусть же они придут, весёлые поджигатели с испачканными сажей пальцами! Вот они! Вот они!.. Давайте же, поджигайте библиотечные полки! Поверните каналы, чтобы они затопили музеи!.. Какой восторг видеть, как плывут, покачиваясь, знаменитые старые полотна, потерявшие цвет и расползшиеся!.. Берите кирки, топоры и молотки и крушите, крушите без жалости седые почтенные города!»
Любая драка, любая война, по Маринетти, есть признак здоровья. «Мы будем восхвалять войну - единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм, разрушительные действия освободителей, прекрасные идеи, за которые не жалко умереть», - писал он в «Манифесте».
С войны началось его восхождение. С агрессии и неприятия публикой. И это было закономерно для поэта, который считал, что «искусство, по существу, не может быть ничем иным, кроме как насилием, жестокостью и несправедливостью».
В 1911 году с началом итало-турецкой войны Маринетти едет на фронт, в Ливию. Работает там корреспондентом французской газеты (впоследствии его военные репортажи будут собраны и опубликованы в книжке под названием «Битва при Триполи»).
Футуристы прославляют отечественный милитаризм и яростно выступают за войну с Австрией с целью достижения Италией полного господства в бассейне Адриатического моря. Футуристические журналы приобретают всё более отчётливый политический окрас.
После войны политический футуризм оформляется в полноценную организацию - «Политическую партию футуристов» (с Маринетти во главе). А вскоре Маринетти вступает в фашистскую партию. Он переехал из Милана в Рим, чтобы быть поближе к эпицентру событий, а в 1922 году, после прихода Муссолини к власти, посвятил ему статью «Итальянская империя - в кулаке лучшего, наиспособнейшего из итальянцев!». А в 1929 году принял предложение Муссолини войти в состав Академии наук, хотя всем сердцем презирал академиков.

37. 1936. Филиппо Томмазо Маринетти и офицеры во время сражения в Пасс Уариэу (21 января)

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:

100% +

Филиппо Томмазо Маринетти
Как соблазняют женщин. Кухня футуриста

Информация от издательства

Маринетти Ф.Т.

Как соблазняют женщин; Кухня футуриста / Филиппо Томмазо Маринетти; пер. с ит., предисл. И. Ярославцевой. – Москва: Текст, 2017.

ISBN 978-5-7516-1449-2

Впервые на русском два парадоксальных и дерзких эссе о том, как соблазнить женщину, используя весь арсенал настоящего мужчины-футуриста, и о том, как быть футуристом за столом, угощаясь, например, механизированной куриной тушкой, утыканной помпонами алюминиевого цвета, или колбасой под соусом из кофе и одеколона… Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944) – основатель, вождь и идейный вдохновитель футуризма, один из крупнейших итальянских поэтов, фигура эксцентричная и оригинальная. Дважды побывал в России, о чем оставил колоритные, умопомрачительно смешные зарисовки, в частности в эссе «Как соблазняют женщин».

И. Ярославцева. Назад в будущее, или Возвращение футуризма

На одной из первых футуристических выставок посреди оскорблений и насмешек даже наиболее доброжелательный посетитель изрекал, глядя на авангардистские полотна: «Ладно, а теперь пора заканчивать это», – так пишет Джордано Бруно Гуерри, итальянский биограф Маринетти. Поверхностная и недоброжелательная критика сопровождала практически все футуристические выступления и инициативы. Многие из замыслов так и остались невоплощенными, большинство из основополагающих принципов так и не преодолели стадии разработки или остались опасной и провокационной «пощечиной общественному вкусу». Тем не менее течение футуризма успело продемонстрировать не только свои ограничения, но и свою силу. Для такого революционера, как Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944) – основателя, вождя и идейного вдохновителя футуризма, главное состояло даже не в том, чтобы завершить дело всей своей жизни, а в том, чтобы его начать. Разрушить до основания здание старой культуры, прежде чем построить на его развалинах новое. Футуристический проект Маринетти даже сегодня поражает своей универсальностью, захватывая не только весь западный мир, но простираясь далеко за его пределы (в целях пропаганды футуризма Маринетти посещал разные страны, в том числе он дважды побывал в России – в 1910 и 1914 гг., о чем оставил колоритные, умопомрачительно смешные зарисовки, в частности в книге «Как соблазняют женщин»). Что касается его родины Италии, то футуристический взрыв, тщательно подготовлявшийся Маринетти, грозил растревожить страну, погруженную в привычную рутину, которая охватила в особенности сферу культуры. Маринетти стремился стряхнуть с современников сонное оцепенение с помощью звонких оплеух и взрывов динамита, реанимировать старый деградирующий мир, заставив его принять крещение в купели модернизма. Перефразируя ставший знаменитым клич «Апокалипсис сегодня!», можно сказать, что Маринетти призывал к немедленному «Ренессансу сегодня».

Заразительной силой своей убежденности Маринетти буквально заставил Италию вступить в современность. Он заставил современников поверить в то, что им по силам формулировать новые идеи, создавать новое авангардистское искусство, вдохновенное и самобытное, а не только копирующее великие шедевры эпохи Возрождения четыреста лет спустя после ее завершения. Современная жизнь – индустриальная, урбанизированная – была почти незнакома итальянцам, Италия все еще оставалась отсталой страной по сравнению с развитыми европейскими государствами, три четверти ее экономики, ее традиции и менталитет по-прежнему определялись сельским трудом. Маринетти же упорно создавал образ новой Италии как страны, находящейся в авангарде художественного развития.

С момента публикации одного из первых манифестов футуризма (один из излюбленных жанров Маринетти) в 1910 г. (совместно с У. Боччони, Дж. Северини, К. Карра, Л. Руссоло, Дж. Балла) он вел непримиримую борьбу с обскурантизмом, внедряя новые формы коммуникации, соединяя жизнь с искусством, а искусство с жизнью, никогда не ослабляя силы своего юношеского порыва даже перед лицом разочарований, поражений и исторических трагедий. Он представлял собой неисчерпаемый, одухотворенный интеллектуальный источник, служивший обновлению жизни. Маринетти бесконечно расширял как сферу собственной деятельности, так и возможности футуризма в целом, бросая вызов не только буржуазной косности, апатичности и провинциализму, но и итальянской нации как таковой, мирно почившей на лаврах давно минувшей славы. Он был одновременно поэтом и пророком современности. Поэтом – поскольку в пыльных складках повседневности он умел рассмотреть красоту случайного жеста, расслышать выразительность слова, понять бесконечные возможности воображения и научного поиска. Пророком – потому что понимал, что посредством череды множественных трансформаций могут наконец родиться новые, неведомые формы жизни, призванные изменить отношения между людьми и сам образ их мышления.

Маринетти можно также назвать изобретателем того, что мы привыкли называть авангардом. Этот термин был позаимствован им из военного языка. Этот факт как нельзя лучше отражает специфику футуристического движения, носившего не только прогностический, но и воинственный характер. Маринетти придавал огромное значение организации футуристического движения, которое благодаря густой и высоко мотивированной сети волонтеров, сторонников и деятелей искусства сумело проникнуть и пустить корни даже в самых глухих провинциальных уголках Италии, пробудить дремлющую энергию и жизненные силы даже там, где старые традиции и менталитет казались неистребимыми. В своих нападках на традиционную итальянскую культуру Маринетти одним из первых показал, что в наступившем XX веке выиграет не тот, кто цепляется за прошлое, а тот, кто способен предвидеть будущее. Он был настоящим пламенным провозвестником будущего, непримиримым оппозиционером и искусным мастером футуристических представлений. Его деятельность можно смело назвать работой гения, если считать гениальностью преодоление культуры своего времени ради радикального ее обновления.

Вместе со своими последователями Маринетти превратил искусство в продукт коллективного творчества, а не деятельности изолированного «я», он провозгласил эстетический канон, выражавшийся исключительно путем категорического императива: спонтанно проникать в глубину жизни посредством инстинктивных импульсов и творить искусство. Генетический код всех авангардных течений XX века содержит унаследованное от футуризма стремление к универсальности. Дадизм, сюрреализм и другие направления в искусстве и культуре XX столетия восприняли многие из футуристических заповедей, и прежде всего – возможность сдать в архив прошлое и сформулировать основные принципы искусства будущего («Музеи и кладбища! Их не отличить друг от друга – мрачные скопища никому не известных и неразличимых трупов»).

Оглядываясь сегодня на опыт минувшего XX столетия, можно попытаться порассуждать о том, что дал ему героический энтузиазм Маринетти. С него в действительности берет начало длинный ряд наших современников, всех тех, кто оставил след в истории новейшего времени и чье влияние мы ощущаем до сего дня. Двадцатый век оказался веком трагедий, холокостов, войн и атомных бомб и одновременно – веком грандиозных шоу, праздников и развлечений, экстравагантности и эйфории. Призыв Маринетти, нисколько не утративший своей актуальности, заключается в том, чтобы не воспринимать ничего слишком всерьез, бесстрашно вскрывать причины многочисленных ошибок, уметь вовремя посмеяться над собственным лицемерием (Маринетти выдвигал идею «великого футуристического смеха», который «омолодит лицо мира», с энтузиазмом подхваченную русскими авангардистами, например Велимиром Хлебниковым в стихотворении «О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи!»), преодолевать рационалистический механицизм и, вооружившись веселой мудростью, завещанной потомкам немецким философом Фридрихом Ницше, и героическим энтузиазмом, преодолеть ограничения, накладываемые пространством и временем, отжившими убеждениями и общепринятыми условностями, чтобы предпринять новый бросок на территорию бессознательного и неизвестного. Любой порыв к свободе берет свое начало в движении авангардизма, воплощающем дух нашего времени, пробуждающем воображение, подобно всколыхнувшему всю Европу молодежному движению 1968 г. При этом не так важно, что многие из последующих движений питались идеями, отличными от тех, что проповедовал Маринетти. Важно другое, а именно насколько эмоциональный заряд и непредубежденное стремление к обновлению мира и человека, вдохновлявшие футуризм, могут транслироваться – с таким же накалом и такой же силой противостояния прошлому – новым поколениям, стремящимся изменить мир.

Такова в самых общих чертах футуристическая парадигма, отстаиваемая Маринетти в качестве нормальной повседневной практики. Сегодня можно говорить о длительном и многостороннем влиянии пророческих находок, изобретений и манифестов Маринетти, которые использовали и провозглашали его последователи на протяжении долгих, очень долгих лет. Эта парадигма определила его посмертную актуальность, находящую свое выражение в воле к открытию неведомого, в постоянном конфликте с эпохой, в борьбе с предрассудками и фантазмами обыденного сознания, питающими конформизм, какого бы оттенка он ни был.

Наконец, сам способ современной коммуникации, основанный на безудержном копировании и мгновенном распространении информации посредством смс, электронной почты и социальных сетей, очень напоминает вихреобразный, турбулентный процесс, предсказанный футуризмом. Маринетти предсказал наступление и последующее доминирование эпохи массмедиа, главной чертой которой станет не столько высокое качество культурных продуктов, сколько их немыслимо широкое распространение в информационном пространстве, во всех социальных и культурных стратах. Таким образом, искусству поневоле пришлось стать массовым, действительно демократическим, готовым вступить в универсальный диалог со всеми. Эстетика, созданная Маринетти, продолжает вдохновлять все новые и новые поколения также благодаря вниманию, которое он уделял тому, что теперь зовется массовой аудиторией. Наша культура, наше видение мира уже давно ассимилировали интуиции футуризма. Футуризм впервые придал культурный статус интересу к науке, технологии, культуре мегаполисов («…на наших глазах рождается новый кентавр – человек на мотоцикле, – а первые ангелы взмывают в небо на крыльях аэропланов»), преодолев запоздалые сожаления и ностальгию по прошлому («Пора избавить Италию от всей этой заразы – историков, археологов, искусствоведов и антикваров!»), став, в свою очередь, неотъемлемой частью нашего культурного наследия.

Футуризм непреклонен в отстаивании свободы. Он отстаивает неотъемлемое право человека на творчество, эксперимент, опыт проживания всех возможностей, данных ему самим фактом человеческого существования. Он стремится освободить искусство от сковывающих его предустановленных ограничений: литературу – от грамматики и скудного словаря логики («заговорим свободными словами», ибо «старый синтаксис, отказанный нам еще Гомером, беспомощен и нелеп»), живопись – от субъекта (предпочитая краски, которые «кричат», и художника, который без всяких аллегорий летает, создавая свою несусветную «аэроживопись»), книгу – от бумаги, театр – от сюжета (противопоставив классическому театру нечто «сумасброднофизическое»), музыку – от нот. Характерной чертой футуризма можно, не боясь тавтологии, назвать его принципиальную направленность в будущее и его преимущественное влияние не столько на настоящее, сколько на будущее, в которое он простирается, внедряясь в коллективную память, менталитет, интеллектуальные завоевания, ставшие возможными также благодаря первоначальному футуристическому идейному сдвигу, всепоглощающему, сейсмическому.

Человек, запустивший цепную реакцию взрывоопасных футуристических идей и проектов, на первый взгляд кажется обычным буржуа, не лишенным снобизма, выходцем из благополучной семьи. Маринетти пришлось ждать известности тридцать три года, проведенных между увлечением и зачарованностью Египтом (он родился 22 декабря 1876 г. в Александрии Египетской) и ученичеством в парижских литературных кругах, миланских салонах и анархистских остериях. После многих неудачных попыток издаваться в Италии ему удалось в 1909 г. опубликовать свой «Манифест» на страницах парижской «Фигаро» – не в последнюю очередь потому, что Маринетти был тогда влюблен в дочь акционера этой газеты. Удачной находкой Маринетти стал созданный им себе имидж экстравагантного персонажа с галстуком-бабочкой, в котелке, с лихо закрученными усами, с замашками эксцентричного денди, комедианта, шута. Один из великих современников Маринетти Габриеле д’Аннунцио называл его «взрывной бездарью», поскольку тот и правда опасно балансировал на тончайшей грани между гениальностью и шутовством. Чудовищной иронией судьбы представляется тот достойный сожаления, хотя и неоспоримый факт, что провозвестник освобождения человека от уз прошлого и изживших себя традиций стал впоследствии фашистом и сподвижником Муссолини. Фашизм Маринетти был густо замешан на чувстве патриотизма, для которого слово «Родина» должно превалировать над словом «свобода». Это кричащее, взрывное противоречие пронизывает все творчество итальянского футуриста. Принимая во внимание все кричащие противоречия личности и творчества Маринетти, невозможно в то же время изучать футуризм, получивший столь широкое распространение и яркое воплощение в России в начале XX века, игнорируя личность его создателя или, лучше сказать, изобретателя. Вот как отзывался о нем поэт Эзра Паунд: «Маринетти и футуризм дали сильнейший импульс развитию всей европейской литературы. Движение, которое мы основали вместе с Джойсом и Элиотом в Лондоне, не могло бы существовать без футуризма».

Ирина Ярославцева

КАК СОБЛАЗНЯЮТ ЖЕНЩИН

1. Женщина и разнообразие

Книга об искусстве соблазнения женщин – сегодня?.. Да, именно сегодня, посреди всемирной футуристической катастрофы, в разгар очистительной войны, освобождающей, обновляющей и преумножающей, я чувствую необходимость рассказать вам о том, как соблазняют женщин.

Война придает женщине особый колорит и раскрывает ее истинную ценность. Появись эта книга до или после войны, она была бы анахронизмом.

Я с удовольствием вам это продемонстрирую.

Женщины поспешно прыгают в окопы, готовые защищаться от моих неминуемых атак. Они убеждены, что в этой книге не может быть ничего, кроме оскорблений, осуждения и яростной критики нежного пола. Мое исследование основано на длительном и кропотливом изучении вопроса, и я даже испытываю что-то вроде эротического возбуждения, сжимая в пальцах перо, призванное явить миру эту книгу. То есть на самом-то деле моя рука не сжимает никакого пера, однако я начал диктовать эту книгу моему дорогому и славному другу Бруно Корра1
Бруно Корра – псевдоним Бруно Джинанни Коррадини (1892–1976), итальянского писателя и сценариста. (Здесь и далее примеч. перев. )

Который, будучи, несмотря на свою молодость, экспертом в данной опасной области, улыбается. Я диктую уверенным, твердым голосом, меряя комнату энергичными шагами, а между тем дым от бесчисленных сигарет закручивается спиралями воспоминаний в такт позвякиванию моих артиллерийских шпор. В этой гостинице, в ожидании отправки на фронт, в поезде, среди солдатских шинелей, пропитавшихся едким запахом окопов, в сутолоке, толкотне и неразберихе я продолжаю диктовать эту книгу, грубо и второпях сжимая прекраснейшее, упругое тело женщины, в котором слились сотни женщин – память о них каждый уносит с собой на войну. Каждый… само собой, итальянец, исполненный мужества, свободный от любых немецких предрассудков, враг библиотек, кровно связанный с неисчерпаемым источником чувственности под названием Средиземное море. Наверняка этой безрассудной книге суждено быть разорванной в клочья руками каких-нибудь уродин, однако ее, несомненно, бережно раскроют нежные ручки красивых женщин.

Более или менее красивых. Я имею в виду загадочный животный магнетизм, а не совершенную красоту, лишающую женщину всякого очарования. Стремление к красоте значит гораздо больше, чем любое физическое совершенство. В моем пространном эротическом исследовании я всегда отдавал предпочтение искушенной плоти, постоянно движимой неусыпным и скрытым желанием наслаждения. Женщины, проповедующие так называемую естественную красоту, бесконечно смешны, скучны и не знают толка в наслаждениях. Это особое свойство – искушенность плоти – нельзя приобрести, и нельзя обучиться ему. Это нечто вроде бессознательного инстинкта, которым обладают все звери. Особая томность во взгляде, волнующие обертоны голоса, бархатистая плавность движений, манера усаживаться в кресло или устраиваться среди подушек, а также постоянное стремление исправить свой главный и самый опасный физический недостаток. У каждой женщины имеется хотя бы один. Я слышу, как юная двадцатилетняя женщина с густыми волосами и маленькой округлой грудью с негодованием заявляет, что у нее «нет недостатков». Ваш недостаток, отвечаю я ей, – само ваше совершенство; вы должны постараться заставить мужчину забыть о том совершенно антисексуальном и антиэротическом восхищении, которое вызывает совершенство ваших форм, чтобы вскоре не наскучить ему. В двадцать, в тридцать и в сорок лет мужчина, созерцающий совершенную женскую красоту, не может не испытывать музейной скуки. Вот плод личных наблюдений: не существует общих законов в этом отношении. Каждая женщина – особый случай или, лучше сказать, существует множество особых и разнообразнейших случаев, точно так же, как жизнь предлагает нам множество историй любви. Женщину творит любимый мужчина и обстановка любовного свидания. Нет ничего более изменчивого и менее предсказуемого. Скажем, женщина отдается возлюбленному в Милане, робко, сдержанно, стыдливо и неуверенно; а в Риме она отдалась бы тому же самому мужчине открыто, грубо и щедро, всеми своими чувствами и плотью, пылко. Я не хочу тем самым превозносить эротические качества Рима, а только говорю о городе в целом. Впрочем, это убедительное свидетельство может быть опровергнуто сотней противоположных примеров.

Одной парижанкой с Фобур-Сент-Оноре2
Фобур-Сент-Оноре – улица в VIII округе Парижа, известная главным образом тем, что на ней располагаются государственные учреждения, антикварные магазины, художественные галереи. Это улица, на которой находятся Елисейский дворец, резиденция президента Франции (дом 55), министерство внутренних дел и много модных магазинов высшего уровня.

Хотя и не страдавшей маниакальной брезгливостью, но согласившейся бы, скорее, покончить с собой, чем лечь в несвежую постель, я овладевал более чем в пятидесяти грязных и зловонных постелях, более чем в полусотне самых вонючих гостиниц Латинского квартала3
Латинский квартал – традиционный студенческий квартал в V и VI округах Парижа на левом берегу Сены, вокруг Сорбонны.

Это вовсе не панегирик моим чарам соблазнителя. Я просто констатирую, что эта женщина могла жить двумя совершенно разными жизнями, а может быть, ей удавалось в любовном соитии полностью отвлекаться от окружающей обстановки. Отнюдь не все мужчины умеют поддержать в женщине эту способность . В действительности мужчин можно разделить всего на два вида: это те, кто инстинктивно чувствуют женщину, магнетически воздействуют на нее, с легкостью овладевают и понимают ее, а также те, кто ее недостаточно чувствуют, неспособны воздействовать на женщину и почти никогда ее не понимают. Более половины итальянцев обладают даром соблазнять женщин и понимают прекрасный пол. В Испании и Франции эта способность гораздо менее развита. Что касается России и Англии, то там она почти не встречается. Энергия соблазнения неизмеримо возрастает на солнце, а туман и алкоголь издавна были ее заклятыми врагами. Мужчина, разжигающий в себе любовный пыл посредством алкоголя, этого искусственного солнца, согревающего серые камни северных городов, создает себе ложное представление о женской чувственности. Уверенность в том, что женщина способна хранить верность, могла созреть только в холодной и бесцветной атмосфере. Эта уверенность тает в жарких лучах сицилийского солнца. Поскольку на Востоке женская неверность считается роковой неизбежностью, то там всемогущий мужчина учредил институт евнухов. На севере женщина эмансипировалась, прежде всего, потому, что мужчина был твердо убежден в ее постоянстве и духовной крепости, а кроме того, потому, что он мало ценил ее тело и игнорировал ее характер, инстинктивную, природную, атмосферную, барометрическую сущность женщины. В одном из самых интеллектуальных московских салонов мне довелось неожиданно познакомиться с двумя восхитительными женщинами, появившимися в сопровождении своих бестелесных, бледных и субтильных мужей, чьи глаза трусливо бегали за стеклами лорнетов, руки были бессильны, а голоса напоминали испуганное грохотом бомбежки козлиное блеяние. Оказалось, что это были два поэта-декадента. Меня сразу же представили красивейшей из двух элегантных полуобнаженных жен, не понимавших ни единого слова ни по-французски, ни по-итальянски. В то время как хозяин дома переводил мне рассеянную болтовню красавицы, пустившейся в рассуждения о литературных достоинствах одного из русских поэтов и о чудесах Италии, ее искушеннейшее тело вступило в оживленный разговор с моим телом. Это был выразительный и искренний диалог. Ее муж, с рыжеватой бородкой и лорнетом, тоскливо и надоедливо затянул блеющим голоском свои стихи, напоминавшие докучливые причитания нищего или, скорее, стенания старого педераста, покинутого другом на пороге дома свиданий. Наконец назойливое насекомое умолкло. Атмосфера, влажная и жаркая, как в тропическом лесу, накалилась. Нежнейшая женская плоть слегка колыхалась на упругих пружинах, едва прикрытая податливой тканью и овеваемая неторопливыми взмахами веера. Духи и драгоценности с рю де ля Пэ4
Рю де ля Пэ – модная торговая улица в центре Парижа, она тянется от Вандомской площади до Оперы Гарнье.

Усиливали густые ароматы и оттеняли нараставшее звучание женских голосов. Раскаты моего грозного голоса заставляли вспомнить о бомбардировке Адрианополя5
Бомбардировка Адрианополя – осада оттоманского города Адрианополя (Одрина) во время Первой Балканской войны войсками Балканского союза с 21 октября (3 ноября) 1912 г. по 13 (26) марта 1913 г.

А жесты и шаги напоминали победную поступь конкистадора. Это был грандиозный физиологический успех, полнейшее слияние с обеими красавицами. Я уселся между женами двух поэтов, трепетавшими, как листочки при дуновении ветра. Учитывая незнание мною русского языка, кресла, картины, женщины, мужчины, бархат, драгоценности и шелка казались мне минеральным, растительным и животным царствами. В соседнем зале был накрыт стол. Звон хрусталя смешивался со звуками откупориваемых пробок, голосами, шипящей пеной и взрывами женского смеха. Издалека доносились грозовые раскаты фортепианных пассажей. Два впавших в экстаз поэта, сидевших передо мной, так и сыпали наперебой мадригалами в мою честь, они тут же записывали их карандашами в записных книжках своих жен. Мои локти уже касались красавиц, сидевших справа и слева. Те чутко отвечали на мои прикосновения. Хозяин дома, охваченный желанием довести до возможного совершенства свой суперафриканский интерьер, развлекался, попеременно выключая и вновь включая свет, что, по его представлениям, должно было означать всполохи молний. Каждый раз, как комната погружалась во мрак, я попеременно прижимался губами к устам то одной, то другой женщины, каждый раз обнимая их все крепче и крепче. Прямо передо мной один из мужей тщетно пытался выудить карандашом из глубины своего пропитанного алкоголем нутра очередную идиотскую рифму. Другой уже закончил свой мадригал и теперь читал его мне, нацепив лорнет, тяжело дыша, в восторге от утонченнейшей гармонии своих стихов. Поверхностная читательница с раздражением скажет мне, что эти две дамы – просто проститутки, не более того. Я на это отвечу, что между уличной потаскушкой и так называемой честной женщиной, связанной законным браком с мужчиной, простирается бесчисленное множество оттенков: от благородной честности внутри меркантилизма до более или менее меркантильной измены в разгар самой что ни на есть бескорыстной страсти. Эти две дамы не были проститутками. Я узнал их очень близко и обнаружил, что каждая из них вела двойную жизнь, проникнутую безумной сексуальностью, исполненную запретных прихотей, желания новизны, страсти к знаменитому мужчине. Каждая из них была готова однажды дождливым днем отдаться желанному мужчине на диване и в то же самое время способна вести хозяйство, заботиться о семье, заниматься образованием и воспитанием детей с механической выверенностью каждого шага. Вероятно, чувствительность женщины изменялась, когда она выходила из дома. Наверное, когда-то очень давно она любила своего мужа. Вероятно, возвышенная платоническая любовь, питаемая мужем к ней, вполне удовлетворяла его собственную страсть: в постели он читал ей стихи, только что родившиеся в его мозгу, – с таким же успехом он мог бы кормить пантеру засахаренными каштанами. Возможно, он даже дискутировал с нею в постели о бессмертии души. Развратную женщину следует время от времени отдавать на перевоспитание немецкому философу. Одна моя подруга считала, что у нее какая-то особенная, великая, непризнанная и мятежная душа. К какой неведомой свободе она стремилась, я уж не знаю. Из прихоти она могла вскочить в поезд и приехать в Париж только для того, чтобы провести полдня со мной. Она могла проплакать весь вечер напролет, вспоминая подругу, умершую в детстве от чахотки в Сан-Ремо. Она брала с собой в Египет мой роман «Мафарка-футурист»6
«Мафарка-футурист» (1910) – роман Филиппо Томмазо Маринетти.

Однако, после того как перевела на русский язык и прочла первую главу, наполненную африканскими жестокостями, она величественно и с негодованием выбросила книгу в Средиземное море и прислала мне оскорбительное и презрительное письмо, в самом неприметном уголке которого мой переводчик обнаружил вот эти слова: «Я люблю тебя».

Я вовсе не стремлюсь вывести некую закономерность. Тем не менее я не сомневаюсь в том, что женская сущность состоит не из одного только болезненного инфантильного любопытства, неспособности сосредоточиться, ужаса однообразия, бесконечного тщеславия, страха и храбрости, порожденных робостью и застенчивостью, но также из неискоренимой потребности в измене. Материальная зависимость и скованность превращает женщину в полуодомашненного зверя, страстно мечтающего предать любимого, да, но в то же самое время ненавистного мужчину, заключившего ее в клетку. Таким образом, мужчина-соблазнитель должен развить в себе силу и характер укротителя. Не поймите меня превратно. Я никого не порицаю и не критикую. Женщины таковы, каковы они есть. То есть они составляют лучшую часть человечества; они более пластичны, чем мужчины, более гибки, остроумны, чувствительны, менее запрограммированны, более склонны к импровизациям – в общем, в них меньше немецкости. В мужчине-соблазнителе, сильном, свободном, красивом и гениальном, всегда есть что-то профессиональное и тевтонское по сравнению с творческой и чувственной стихией красивой женщины. Я полностью признаю все моральные достоинства женщины. Мне приходилось встречать женщин, поражающих своим интеллектом, честностью, великодушием, самоотверженностью, утонченностью чувств, героическими порывами, – тем не менее все эти добродетели глубоко коренятся в их сексуальности. Иначе говоря, они неразрывно связаны с вечным и неугасимым стремлением к продолжению рода.

Женщина любит разнообразие и войну, поскольку они возбуждают ее сильнее всего. Если мужчина не в состоянии вдохновить ее, то она дурнеет раньше времени, утрачивает свою сексуальную притягательность, что в итоге приводит к упадку расы. С другой стороны, верно также и то, что из этой первозданной, дерзкой, воинственной глубины общество черпает новые импульсы и потребности, становящиеся от поколения к поколению все более инстинктивными: среди них важнейшим следует признать чувство стыда. Мужское желание, подпитываемое в основном познавательным любопытством, теряет силу, какую придает ему прелесть соблазна, если женщина слишком легко обнажается. Именно поэтому она каждый раз стремится быть завоеванной любимым мужчиной. Мне известны случаи, когда любовь продолжала пылать долгие годы благодаря тому, что мужчина и женщина во взаимном согласии, почти инстинктивно стремились искусственно воспроизвести возбуждающее их переживание разнообразия и войны. Это вопрос воли, проницательного ума и дерзости. Разумеется, встречаются исключения; в этом случае мы имеем дело с таинственными отношениями, в которые вступают привычка и любовь.

Я говорю не о совместной жизни, но об унисоне двух желаний, ищущих и обретающих друг друга. Сожительство всегда вредно, поскольку оно разрушает потребность в опасности, выслеживании, борьбе или непредсказуемости, которые особенно благотворно действуют не только на мужчину, но также и на женщину. Несовместимость любви и жизни вдвоем почти не ощущалась нашими предками, поскольку они не были обременены, подобно нам, бесконечными мелочными эстетическими тревогами, неотделимыми от распространившейся в наше время привычки к комфорту и чистоте. Сегодня трудно продолжать любить женщину, когда живешь с ней в одном доме и делишь постель. Достижения цивилизации привели к тому, что для мужчины стало невозможно, с одной стороны, любить инстинктивную, естественную, бесстыдную женщину, отдающуюся многим, а с другой – любить женщину, которая регулярно, каждый вечер раздевается только для него одного. Таким образом, современная женщина нуждается в дозированном разнообразии и гибком чувстве стыда. На северных пляжах обнаженные и полуобнаженные мужчины и женщины купаются вместе. Помню, как во время автомобильного путешествия по Венгрии и Трансильвании под проливным дождем я имел возможность насладиться видом животов и задниц доброй сотни крестьянок, направлявшихся к обедне в пышных юбках, завернутых вокруг талии и закинутых на голову, чтобы не испачкать подол. Во время остановки, вызванной поломкой, я наблюдал, как девушка неспешно совершает свой туалет, причесываясь у окна, с обнаженной грудью, голая по пояс. Очевидно, женская стыдливость не всегда возбуждает мужское желание. Тем не менее в любой обстановке уверенность в своей красоте делает женщину бесстыдной. Мне встречались женщины, которые с легкостью обнажались, но не могли произнести ни одного непристойного слова. Другие мгновенно становились бесстыдными перед лицом стыдливого любовника…

Как правило, женщина не переносит мужского сквернословия, за исключением тех случаев, когда непристойные слова любовника служат для прямого выражения желания. Сквернословы редко пользуются успехом у женщин. Напротив, мужчина, способный найти нужные слова для выражения своего желания, тем самым разрушает укрепления, возведенные стыдливостью, и занимает наилучшую позицию для решающего штурма. Поэтому он должен избегать всей той возвышенной болтовни, которая так нравится женщине и в то же самое время отдаляет момент триумфа кавалера, окончательно запутавшегося в словесных выкрутасах: «Чистая любовь, вечная верность, родственные души, никогда раньше!.. счастье было так близко!.. все мужчины так говорят!..» Скольким женщинам вы повторяли эти слова?

В конце 1909-го года в парижском издательстве E. Sansot & Cie увидел свет «африканский роман» – «Футурист Мафарка». Роман рассказывал об африканском короле Мафарке-эль-Баре, о его приключениях, битвах, победах и о магическом рождении сына короля – Газурмаха. Его автор, франко-итальянский литератор Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944) к тому моменту был уже известной фигурой в символистских кругах Франции. За несколько лет до публикации романа Маринетти издал на французском языке несколько книг , а в Италии под его руководством с 1905 года выходил журнал Poesia , где печатались звезды интернациональной литературной сцены тех лет (Г. Кан, Э. Верхарн, Ж. Лафорг, А. Жарри, П. Клодель, Г. д’Аннунцио). Однако к моменту публикации романа не эта деятельность ассоциировалась с именем Маринетти. В феврале 1909 года на первой странице одной из самых популярных и массовых парижских газет Le Figaro он напечатал знаменитый «Манифест футуризма». С этого момента все предыдущие заслуги литератора Маринетти становятся лишь прелюдией к главному произведению всей его жизни – футуристическому движению, сумевшему, как ни одно другое направление в искусстве тех лет, аккумулировать и грандиозные грезы, и темные стороны двадцатого столетия.

На сегодняшний день существует множество трактовок романа Маринетти. Их авторы опираются на разные теории и стратегии исследования: от мифологической и символистской до фрейдистской, от социологической до оккультистской, от политико-экономической до феминистской. Сам Маринетти, не страдая от скромности, в предисловии к роману так характеризовал свое творение: «мой роман шумит под ветром славы, как штандарт бессмертия, на высочайшей вершине человеческой мысли». Тем не менее, он рассматривал его скорее как технический инструмент для достижения гораздо более амбициозных целей, чем создание традиционного литературного произведения. «Le grand roman boutefeu» (фр.), «il grande romanzo esplosivo» (итал.), «великий роман, фитильный запальник» (Шершеневич) или «великий роман-брандер» (Энгельгард) – все вариации определения на разных языках схожи в одном: роман должен воспламенить, поджечь, взорвать «вражеский» культурный мир. Надо отметить, что сравнение футуризма с «адской машиной», динамитом или бомбой, поджигающими, взрывающими и разносящими в клочья дряхлый и угасающий мир, его искусство и его идеологию, будет долгие годы одним из самых устойчивых в самоописаниях футуристов. Вероятно, точкой отсчета для этих ассоциаций послужило известное выражение Ф. Ницше – «Я не человек, я динамит» . Своеобразные взрывные волны этого образа постоянно встречаются в культуре начала века. Маринетти пишет о своем «африканском романе»: «посмотрите, как он прыгает, разрываясь, как отлично заряженная граната, над лопнувшими головами наших современников». Или – «Футуризм есть динамит, трещащий под развалинами чересчур почитаемого прошлого» .

Подобные метафоры и образы были не просто фантазиями, оторванными от реальности. Напротив, атмосфера культуры и повседневной жизни на рубеже веков была пропитана иррациональными волнами агрессии – стачки и демонстрации, уличный террор, бомбы анархистов, революционные волнения, агрессивная политизация общества. Этот фон, безусловно, был питательной почвой для воинственной риторики футуристических манифестов, для мифологизации насилия и «разрушительного жеста анархистов» . Драка, удар, взрыв, бомба и динамит – эти образы с первых шагов формируют в массовом сознании облик футуристического движения. Позднее Маринетти подчеркивал, что агрессивность первых манифестаций футуризма, метафоры взрывов и кулачных ударов вводили в искусство тему войны, точнее – уподобляли само искусство военным сражениям. В 1914 году, после начала Первой мировой войны, в «Манифесте к студентам» он подчеркивал: «Футуризм, динамичный и агрессивный, сегодня сполна реализуется в великой мировой войне, которую он – единственный – предвидел и прославлял, прежде чем она вспыхнула. Нынешняя война – это самая прекрасная футуристическая поэма» .

«Африканский роман» – заведомо провокационный, изобилующий шокирующими сценами и эпатирующими лозунгами – сполна реализовал мифологию искусства-оружия, искусства-динамита. «Футурист Мафарка» – роман-взрыв и роман-скандал – безусловно стал одной из самых ярких манифестаций футуристической мифологии и футуристических амбиций. Однако его судьба в истории литературы (и шире – культуры) XX века была подобна судьбе тех кораблей-брандеров, которые, поджигая вражеский флот, сами сгорали в разожженном пламени.

Через несколько месяцев после парижского издания появился итальянский перевод романа, сделанный секретарем Маринетти Дечио Чинти. Его публикацию в Италии в 1910-м году сопровождал громкий скандал (о чем еще будет идти речь). В 1910-е годы на волне массовой популярности итальянского футуризма «африканский роман» переводится на русский и испанский язык. В исследованиях об итальянском футуризме он всегда упоминается рядом с первым Манифестом как текст, основополагающий для мифологии и идеологии всего движения. Однако, вместе с тем, в истории футуристического искусства «африканский роман», мерцающий между символистской эстетикой и авангардной идеологией, навсегда остался в тени собственно авангардных произведений Маринетти и его соратников. В истории футуристического движения он был, скорее, мгновенной вспышкой, озарившей лишь самые первые шаги футуризма. История Мафарки, придуманная и написанная Маринетти почти одновременно с первым Манифестом футуризма, располагается на самой границе эпох и культурных традиций. Она закрывает символистскую, эстетскую и отчасти декадентскую страницу в литературной биографии Маринетти и открывает радикальную, авангардную и экспериментаторскую эпопею футуристических изобретений, скандалов и триумфов.

Маринетти в своем миланском доме на виа Сенато.

Здесь же был учрежден журнал Poesia.

Сам Маринетти в духе футуристической мифологии вечной молодости и мгновенного броска бомбы обещал своему произведению яркую, но недолгую жизнь: «Только я осмелился написать этот шедевр, и он примет смерть из моих рук в тот день, когда увеличивающееся великолепие мира сравняется с его великолепием, и он станет бесполезным». Иными словами – когда взрывная, мифологическая и жизнетворческая сила романа будет исчерпана. Мотивы молодости, всегда сопровождаемой смертью («смерть на краю юности»), и краткой, подобной вспышке молнии, жизни произведений искусства занимали важное место в мифологии итальянского футуризма. Они звучали уже в первом Манифесте: «Самым старшим из нас не более тридцати лет (…) Когда нам исполнится сорок лет, пусть те, кто моложе и бодрее нас, побросают нас в корзину, как ненужные рукописи» .

Сгорел ли бесследно роман-брандер, выполнив свою функцию? Может ли роман Маринетти заинтересовать современного читателя? Или он превратился в археологический артефакт и способен привлечь внимание только любителей литературной экзотики и странных раритетов? Конечно, современному читателю, привыкшему скользить взглядом по кратким и броским заголовкам интернет-публикаций, будет нелегко продраться сквозь орнаментальный и цветистый, плотный и вязкий, насыщенный метафорами и аллегориями текст «африканского романа». О чем он? Ответ может быть таким: роман Маринетти – о том, как из осколков культуры прошлого, из книжного и музейного знания, из образов, слов и фантазий, пропитывающих атмосферу повседневной жизни, из глубоко личных, интимных воспоминаний и переживаний создается новый Миф, не личный, но массовый. Роман Маринетти о создании нового мифологического Героя, чья история воплощает мечты и безумие, веру и иллюзии, фобии и страсти целой эпохи. Стратегии построения мифа, стратегии его внедрения в жизнь и память культуры присущи не только произведению Маринетти или культуре модернизма. Они лежат в основе функционирования любого организма (или механизма), который мы называем искусством. Вопрос, который формулирует Маринетти, сочиняя свой «африканский роман», звучит абсолютно актуально: как создать новый миф, новое чувство реальности, внедрить их в общественное сознание, сделать частью жизни множества людей. «Футурист Мафарка» стал опытом программного и рационального конструирования мифа. И главное – опытом перенесения его в жизнь, превращения в реальность. Само футуристическое движение, чье рождение символизирует в романе новый «герой без сна» – сын Мафарки Газурмах, и было таким на несколько десятилетий воплотившимся в жизнь мифом. Стратегии масс-медиа и пропаганды, использованные Маринетти, – конечно, лишь архаичные предвестники современных возможностей. Однако сама механика построения новой массовой мифологии и механика превращения ее в реальную жизнь, безусловно, обретают в наши дни новую актуальность. История изобретения и внедрения в жизнь футуризма может служить образцовой моделью для описания и исследования множества массовых мифов, массовых иллюзий, обретавших и обретающих плоть и кровь не только в ушедшем столетии, но и в наши дни.

"Маринетти двоился, брыкал головой, пот лил градом с его красивого оливкового лица. Венок поэтов, врученный ему, сбился набок. Сшитая вручную рубашка расстегнулась. И только синяк под глазом, полученный им в недавней драке, блистал футуристической красотой". Так русские газеты писали о гастролях основоположника футуризма Маринетти () в Москве и Санкт-Петербурге в 1914 году.

Гвозди бы делать из таких людей, как главный футурист всего человечества Маринетти Филиппо Томмазо, вождь, идеолог, поэт, писатель, художник и кошелек итальянского футуризма, самого простодушного и самого массового движения классического авангарда. Про гвозди — это не просто метафора. Маринетти был убежден, что человек будущего сменит свой рацион. Вместо спагетти человек будущего начнет есть железные гвозди. Человек будущего сам будет летать, потому что из груди у него вырастет летательный гребень. Человек будущего, вернее, мужчина будущего будет рожать детей сам, без помощи женщины — "лишь одним усилием своей железной воли". Так говорил он, Маринетти.

Маринетти — фигура очень простая. Очень честная. С рождения он был невыносимо богат. Он окончил два дорогих университета: в Париже и в Павии. В ранней юности он, постоянно проживая в Париже, попивал дорогие вина, водил дорогие машины, писал диковатые символические стишки и поклонялся Д"Аннунцио. Но потом его укусила муха — после небольшого ДТП в 1908 году он пять часов провел в гараже механика, и встреча с непокоренным огненным "железом" потрясла его. Он увидел — гремит, громыхает XX век на дворе. Проклял Париж, стишки, Д"Аннунцио.

20 февраля 1909 года началась другая и главная жизнь Маринетти. Субботний номер буржуазной "Le Figaro" опубликовал "Манифест итальянского футуризма", подписанного Маринетти. Документ у многих вызвал вопрос — а не сумасшедший ли сочинил весь этот бред вроде проклятий Риму и Венеции, профессуре, библиотекам и, конечно, "слюнявому" Д"Аннунцио? Разве не псих тот, кто провозгласил "войну единственной гигиеной мира"? Кто покусился на Венеру Милосскую с Парфеноном? Такого бы за уши выставить вон из порядочного общества! И Маринетти вон вышел.

На фотографиях разных лет — сытый, довольный жизнью человек. Патриций. Овал лица — римский. Цвет лица — оливковый. Усы — пышные. Рост — прекрасный. Пыл — жаркий. Голос — басовитый. Одет с иголочки. Дамы — без ума. Сам Муссолини, сын кузнеца, Маринетти, сыну адвоката, завидует — и харизме, и богатству, и породе, и умению построить, сплотить вокруг себя партию. Ведь футуризм был не художественным движением. Он был Партией Будущего. Маринетти радовало, что маленькие дети на улицах Италии играют не в казаки-разбойники, а в футуристов. Это он должен был стать Дуче и повести Италию к высотам государственности в духе Древнего Рима, а не безродный Бенито Муссолини, с которым Маринетти познакомился в апреле 1915-го — они вместе удачно разгромили витрину магазина. Маринетти пытался стать Дуче, много раз пытался пройти в парламент, но при режиме Муссолини выторговал себе только пост председателя фашистской Академии писателей.

Честность Маринетти в том, что он искренне верил в то, что говорил. Война? Он побывал на всех войнах, которые вела Италия. Будучи 70-летним стариком, он даже поперся с фашистами на Сталинградский фронт, где был ранен в грудь. Это ранение позднее и стало причиной его смерти. Выступление против существующей политики? Маринетти прошел через много арестов и, бывало, месяцами сиживал в тюрьме. Кто-то не хочет понимать "искусство будущего"? Так мы ему картошкой в глаз! Маринетти часто ходил с синяками. Не понимают "картошкой"? На дуэль — и Маринетти отлично дрался на рапирах.

Да, конечно, не вырос у него летательный гребень из груди. Не мог он летать. И гвозди не ел. Детей без помощи женщин он не рожал. Зато он песне отдал все сполна. И, умирая от советской пули в дорогой швейцарской клинике, он честно писал: "Мы, футуристы, не умираем. Ведь за нами будущее!"

Екатерина Истомина

Филиппо Томмазо Маринетти

Как соблазняют женщин. Кухня футуриста

Информация от издательства

Маринетти Ф.Т.

ISBN 978-5-7516-1449-2

И. Ярославцева. Назад в будущее, или Возвращение футуризма

Филиппо Томмазо Маринетти Футурист Мафарка. Африканский роман

Филиппо Томмазо МаринеттиКак соблазняют женщин. Кухня футуриста

Информация от издательства

И. Ярославцева. Назад в будущее, или Возвращение футуризма

КАК СОБЛАЗНЯЮТ ЖЕНЩИН

1. Женщина и разнообразие

Филиппо Томмазо Маринетти
Как соблазняют женщин. Кухня футуриста